Книга Атомные шпионы. Охота за американскими ядерными секретами в годы холодной войны  - Оливер Пилат

Почему признался Голд? По его собственным словам, он решил рассказать часть правды, как только прочитал в газетах об аресте Фукса 3 февраля 1950 года. До этого он рассматривал вариант побега. После трехлетнего перерыва аппарат связался с ним в Филадельфии в декабре 1949 года и попросил в феврале приехать на встречу в Нью-Йорке, на которой он должен был получить 2 тысячи долларов на то, чтобы уехать из страны стандартным путем через Мексику, Швейцарию и Чехословакию в Россию.

Встреча в Нью-Йорке по странному совпадению пришлась на день, когда газеты распространили новость об аресте Фукса. Гарри Голд явился в означенное место, но не раскрыл себя посреднику, который должен был передать деньги. Как рассказывает источник из ФБР, хотя официально бюро его не подтверждает, человек, привезший деньги, напоминает Юлиуса Розенберга. Что касается Голда, то он тогда же решил рассказать обо всем, что имело отношение к Фуксу, но скрыть другие свои действия и промолчать о менявшемся советском начальстве и других информаторах. А потом ему пришло в голову, что, может быть, ему не обязательно признаваться.

«Я хотел как можно больше времени провести с семьей и держать их в неведении о том, что я сделал, — свидетельствовал он на процессе 1951 года. — Я хотел сделать все как можно правильнее. Я решил, что буду тянуть время всеми силами. Я выбрал этот курс и придерживался его».

Если в конце концов он и отказался от этого курса, то отчасти из-за эмоционального порыва, слишком сильного, чтобы ему противостоять, а отчасти из-за логики самих событий.

Еще в 1947 году Гарри Голд, столкнувшись с ФБР, прибег ко лжи и устроил великолепный спектакль перед лицом присяжных. В чем разница между 1947 и 1950 годом? Во-первых, Голд рассорился с Эйбом Бротманом, другом и соучастником по шпионажу, которого он спас своей вдохновенной ложью. Дружба между ними не смогла пережить смерти матери Голда осенью 1947 года. Гарри Голд винил себя в ее смерти, но факт оставался фактом, что, если бы не Бротман, он был бы дома, а не в Нью-Йорке. Бротман, в свою очередь, был сыт Голдом по горло. То, что у фирмы Бротмана начались финансовые трудности, лишь приблизило разрыв. Она перестала платить зарплаты, и когда Голд пожаловался, больше от имени других работников, чем от своего, Бротман попросил его как главного химика компании и партнера потерпеть. «Когда нет денег, я партнер, — сказал Голд. — А когда деньги есть, я работник». Мириам Московиц, деловая партнерша Бротмана, велела Голду помалкивать. «Иди в лабораторию, на свое место, слизняк!» — закричала она, и Гарри действительно пошел в лабораторию. Его нервировал ее вспыльчивый нрав.

Дела в компании неуклонно шли под откос, и, когда Бротман с мисс Московиц отправились по делам в Швейцарию в июне 1948 года, Голд возглавил возмущенный митинг сотрудников. Сотрудники телеграфировали Бротману требование вернуться домой и обратить хоть какое-то внимание на контракты, которые уже имеются у фирмы, вместо того чтобы разъезжать по Европам по каким-то своим непонятным делам. Бротман и мисс Московиц вернулись взбешенными. Бротман обвинил Голда в том, что Гарри в его отсутствие пытается украсть у него бизнес. Мисс Московиц гневалась не меньше. В конце концов Гарри Голд официально предъявил требование выплатить ему 400 долларов за предыдущее время работы и в итоге ушел. «Не изображай мне тут Бьюденза»[22], — такое последнее оскорбление бросил ему Бротман. Позднее Голд вернулся в лабораторию за одеждой, и Бротман обвинил его в краже рефрактометра стоимостью 600 долларов и кое-какого менее дорогостоящего оборудования.

Вернувшись в Филадельфию, к удобным привычным порядкам жизни с отцом Самуилом и младшим братом Джозефом в их кирпично-каменном доме у Оксфорд-Серкл, Гарри Голд нашел работу с окладом 4340 долларов в год в Филадельфийской общей больнице, где проводил кардиологические исследования.

ФБР пришло к нему 15 мая 1950 года. Голд согласился пойти с агентами в отделение ФБР в Уайденер-Билдинг в Филадельфии и возвращаться туда каждый вечер после работы, пока он будет им нужен, при условии, что они не будут приходить к нему в больницу и домой. Обстановка была иной, но и здесь опять ощущались некоторые элементы, характерные для столкновения Скардона и Фукса в Харвелле. ФБР попросило Гарри Голда рассказать о его действиях за много лет — где он был, что делал, — и Гарри Голд подчинился, заявив, что его жизнь — открытая книга.

Перекрестная проверка ответов Голда, однако, показала некоторые несоответствия. Например, он отрицал, что бывал западнее Миссисипи, однако потом признался, что это он отметил мост на Кастилло-стрит на карте Санта-Фе, найденной у него в гостиной. Журналисты, обожающие романтически преувеличивать заслуги ФБР, утверждали позднее, что это «сломало» Голда. Согласно собственному заявлению шпиона, данному под присягой на одном из судов, где он позднее давал показания, он не сломался еще семь дней. Как он утверждал, по-настоящему его сломало, главным образом, чувство вины по отношению к родным.

«Я понял, что не смогу отрицать этого, — сказал Голд. — Я знал, что если буду отрицать, то мой отец и брат, все друзья детства поддержат меня, все в кардиологическом отделении, доктор Макмиллан, доктор Беннет и доктор Стайгер, которые доверяли мне и верили в меня, все поддержат меня, но я знал, что как только ФБР начнет разматывать тот ужасный клубок, в который превратилась моя жизнь, как только они потянут за одну нить, весь этот страшный клубок размотается, и я неизбежно буду разоблачен. Я сделал выбор, потому что не желал такого ужасного разочарования тем, кто меня поддержит. Я сказал: «Да, я тот человек, которому Клаус Фукс передавал сведения об атомной энергии». И я сел на стул, и агент ФБР дал мне закурить, и я попросил одну минуту — и мне ее дали, — и за это время тысяча мыслей пронеслась у меня в голове, и мне не понадобилась даже минута, чтобы принять решение».

На этом дело не кончилось. Гарри Голд решил признаться, но признания бывают разные.

«Я не собирался быть доносчиком, — позднее сказал Голд. — Я только хотел признать то, что было с Фуксом. Я собирался умолчать обо всем, о том, кто такой Сэм, обо всем. Передо мной стояла гора. Но когда я увидел моего брата, часть этой горы рухнула. Я сказал ему, что наделал. Он побелел. К нему бросились двое сотрудников ФБР. Они думали, что он упадет в обморок. Но он не упал. Он сказал: «Придурок, как ты мог это сделать?» Потом он сказал: «Ты не мог этого сделать. Ты пытаешься кого-то прикрыть». Я сказал ему, что это не так, что я действительно передавал информацию, которую получал от Клауса Фукса, и отдавал ее советскому агенту. На следующий вечер привели моего отца. Я признался ему. Он сказал: «Это были русские?» Я сказал да. Когда я увидел отца, рухнула и остальная гора, и потом они пришли ко мне в тюрьму Холмсбурга и сказали, что заложат дом. Я этого не хотел».

Именно в этот момент Голд обратился к федеральному судье Макгрэнери с просьбой назначить ему уважаемого адвоката, который позволил бы ему сотрудничать с ФБР и рассказать все без утайки. Он дал имена, даты и места. 3 июня 1950 года агент ФБР Фред Г. Биркби пришел в дом Гарри Голда вместе со специальным агентом Форрестом Берджессом, и в углу подвала они нашли чулан с большим деревянным ящиком площадью в треть квадратного метра и глубиной 75 сантиметров, где лежала куча бумаг, чертежей и шпионских инструкций, данных о многочисленных встречах, словом, полное вещественное подтверждение истории, которую рассказывал Голд. Это было не признание Фукса, а нечто реальное.